Мертвое Небо - Страница 89

– Мы будем драться снаружи,– голос Брата-Хранителя обрел привычную твердость.– Клянусь именем Величайшего, если ты победишь,– ни один из моих солдат не причинит тебе вреда. Ты уйдешь свободным!

– Хорошо,– ответил светлорожденный.

Дорманож был неприятно удивлен равнодушием, с которым имперец воспринял щедрость воинствующего монаха.

Светлорожденный поднялся и двинулся к выходу из шатра. Он не боялся повернуться спиной к Дорманожу, и монах почувствовал себя польщенным. Но все положительные эмоции испарились, когда Дорманож откинул полог шатра.

До рассвета оставался какой-нибудь час. Серые сумерки, мутный от утреннего тумана воздух, крохотные капельки влаги – на кирасах, шлемах, клинках… Закованные в сталь конгаи двумя шеренгами стояли у входа. Поверх их шлемов Дорманож видел хуридские шатры, но – ни одного воинствующего монаха. Ни живых, ни трупов. Дорманож мотнул головой, отгоняя наваждение, прошептал молитву. Все осталось по-прежнему. Величайший отвернулся от них.

«Проклят тот день, когда мы связались с колдунами,– подумал Дорманож.– Прости нас, святой Туск!»

Имперец сделал знак – и конгаи отодвинулись, освобождая место. Светлорожденный взглянул на Брата-Хранителя и кивнул. Меч монаха взметнулся вверх, когда клинок Руса еще оставался в ножнах. Данил не смотрел на противника. Он глядел на небо, серое блеклое небо Хуриды в мутной пенке облаков. Оно вдруг показалось Данилу близким-близким, а люди – конгаи на мускулистых пардах, монах со вздетым мечом – крохотными куклами на подиуме земли. Оттуда, с неба тянулись к ним бесконечные прочные нити. Вот кукла в вороненой кольчуге и коричневых штанах, ниже колен потемневших от росы, засеменила вперед, крикнула что-то невнятное, замахнулась…

Данил, столь же отрешенный, как и мгновение назад, потянул из ножен собственный меч…

Клинок Дорманожа полоснул наотмашь, косо, от плеча вниз…

Рус отклонился не более чем на ладонь – острие прошло в волоске от его груди – шагнул вперед с поворотом, выдергивая меч из ножен на том же движении, с потягом, продолжая двигаться назад, за спину Дорманожа, провел освобожденным лезвием вагарова клинка по вороту кольчуги Дорманожа. С разнотонным звоном лопнули и осыпались посеребренные колечки, разошлась под плавно скользящим лезвием паутинная ткань подкольчужника, человеческая кожа, напряженная мышца, артерия…

Данил остановился за спиной монаха, а Дорманож по инерции пробежал еще пару шагов, тоже развернулся – кровь тугими фонтанчиками выбрызгивалась из рассеченной шеи – с удивлением, еще не понимая, что произошло, уставился на светлорожденного, шагнул вперед…

Этим же утром тяжелые всадники урнгриа ворвались в разбитые тараном западные ворота Воркара. Солдаты на стенах сражались вяло. Энтузиазм защитников умеряли тысячи арбалетных стрел и снарядов, выпущенных легкими осадными орудиями противника. И еще – панический страх перед черными доспехами непобедимых урнгриа. Даже воинствующие монахи не проявили ожидаемой удали. Этих, правда, более потрясло даже не вторжение, а противоестественный союз, заключенный Наисвятейшим с проклятыми чародеями. Бессмысленный союз, поскольку явился над Воркаром устрашающий лик Величайшего – и колдуны вмиг утратили силу. А монахи – веру в праведность своего господина, отступившего от заповедей Боговдохновленного Туска.

Воркар пал, почти не сопротивляясь. Если не считать самой цитадели Наисвятейшего. Эти сдались через неделю, когда с юго-востока подошло войско Конга. Последний Наисвятейший Хуриды покончил с собой, приняв тройную дозу «зерен блаженства». Безусловно, приятная смерть. Однако его все равно повесили над дворцовыми воротами. Рядом с бесполезными колдунами. Эти умирали долго. Колдуны, как всем известно, живучи. Даже лишенные силы.

IX

Тот, кто стоял посреди Тронного зала Владыки Владык, выглядел юношей. И он был один. Правителя Гурама окружали высоченные телохранители в посеребренных доспехах, справа от его трона расположились самые сильные маги Красной Тверди, слева – Алчущие из Тайдуана, сильнейшие из Алчущих. У тронного возвышения ярились на цепях черные южные кугурры… А ладони Владыки Владык повлажнели от страха. Потому что за спиной этого юноши еще не осела пыль, поднятая сорванными с петель золотыми дверьми (каждая створка – в три человеческих роста), недостаточно проворно распахнутыми перед пришельцем, а справа еще дымился, распространяя смрад горелого мяса, скрюченный труп одного из придворных магов (остальные отодвинулись от него подальше), опрометчиво пославшего в пришельца огненный шар.

Взгляд юноши скользнул по окаменевшему под слоем грима лицу Владыки Владык и переместился на кучку Алчущих. Тайдуанцы зашевелились. Владыка Владык испытал кратковременное облегчение, когда пришелец не удостоил его вниманием, но уже через мгновение волосы правителя Гурама зашевелились под золотой диадемой: Алчущие (Алчущие! Гордые чародеи, презирающие всех и вся, не удостаивающие владык Мира даже поясным поклоном) медленно поднимались со своих мест и один за другим простирались долу перед незваным гостем.

«Меня предали!» – вспыхнуло в раскисшем от страха мозгу Владыки Владык.

Но он ошибался. Алчущие не предавали его, поскольку никогда не принимали в расчет интересы Гурама. Только свои собственные. А их собственные интересы недвусмысленно требовали пасть ниц. Ибо в облике смертного юноши пред ними стоял тот, кого боялись сами боги. Владыка Владык. Не владык ничтожного Гурама, но Владык самой древней, сокрушенной и несокрушимой Империи Махд-Шагош. Пусть границы ее исчезли, а народы смешались, но главное, Магия,– осталось. И скованный тысячи лет назад хозяин ее возродился и пришел, чтобы повелевать преданными.